Чай и слезы

[Alrienel]

О, неужели снова?..

Это становится почти традицией (ой да, назови традицией то, что ты сделала дважды), но я снова оставляю здесь полуночные личные вещи и думаю... о, если бы я еще о чем-то думала. Однако пусть эти вещи пока лежат здесь - может, уйдут куда-то еще. Не знаю.

Я полагаю, всем нам нужно порой переставать пить чай и, наконец, подняться с кафельного пола. Не факт, что кто-то попадает в такую же дрянь так же часто, как я, но все-таки.
It cannot be a lie
If no-one hears.

Чай раздражающе горячий - а когда остынет, станет раздражающе холодным. Искусство в том, чтобы поймать настоящий момент, но в ее позвоночнике давно поселились злобные черви тревоги, и она пьет, не ощущая вкуса, но чувствуя температуру.

В ее голове - сотни других людей и искры других миров, в ее теле - свернувшиеся в кольца аскариды-страхи, а в ее пальцах - чашка чая. Раздражающе горячего.

Мир похож на что-то нереальное - то, что в книгах, реальнее во сто крат. Но этот мир - тот, в котором ей предстоит жить еще достаточно лет. Или пару дней. Здесь ей предстоит говорить, рассказывать, смеяться и искать - изредка находить, и чаще промахиваться.

Как сейчас.

Она помнит: да, конечно, время стирает острые грани, размывает границы, успокаивает страхи. Так говорят. Очень часто. Еще говорят - если ты хочешь, то ты найдешь причины, а если не хочешь, найдешь отговорки, но обычно не хотят слушать причин, по которым она не хочет. Еще говорят - подумай, а будет ли это важно через год или десять лет?

И никто не говорит, что же делать, если ответ «да».

От чая начинает тошнить. Он на вкус такой же блеклый, как и на запах, и она знает, что это только ее вина. Когда-то она умела находить все в мелочах, когда-то она была счастлива, и за ее спиной воздвигалась каменная стена, на которой она строила свой уютный мирок, крепила к скале свое ласточкино гнездо.

Говорят, что птицы гораздо вернее людей, и говорят о лебедях, и...

К черту.

Никто не говорит о том, что она могла бы услышать - никто не произносит вслух то, о чем она догадывается. Она крутит в руках столовый нож, сглатывая от острого страха грядущей крови, она откладывает его на потом - чтобы вернуться к нему в своих мыслях, чтобы в душе прожить никогда не наступающие моменты и чувства: алое на коже, разрезы, шрамы, бинты и бесконечные прятки. У нее этого не будет...

Наверное.

Никто не говорит, что делать, если ответ на самый главный вопрос «да», и прекрасные сказки не учат тому, как же жить, когда твой мир осыпается подобное песочному замку, и нет шанса построить новый, потому что солнце уже опускается в воды, небо чернеет, и тебе пора уходить. Об этом не говорят.

Чай все такой же раздражающе горячий.

Она отставляет его в сторону - скоро он остынет, и она выльет его, как выливала уже несколько раз, даже не притронувшись - и подходит к зеркалу в ванной. Она не любит этого делать - она не любит свое тело, совсем чужое и нелепое, неправильное, такое не-ее, что становится тошно на душе - но эту рану нужно расковырять снова, пока в ней не зародился черно-ядовитый гной. Потом будет хуже. Ей ли не знать.

Ее красные волосы - единственное в этом теле, что точно принадлежит ей. Отчаянный мазок, чтобы заставить себя поверить. Отчаянный вопль, чтобы заставить увидеть себя самой и не отворачиваться от всех стекол поблизости.

Она смотрит в зеркало и не отворачивается.
Она заставляет себя рыдать, впиваясь злыми словами в самые глубокие раны: снова и снова, пока не станет погано, пока не захочется умереть, потому что только так есть шанс выплыть из болота, сомкнувшего гнилые воды над ее головой. В ушах шумит - она не знает, от плача или от воды. Она не знает, есть ли на самом деле разница.

Болото, кажется, расходится в стороны. Она трогает свои волосы, гладит их - они раздражающе чистые, не опутанные тиной. Ожидаемо. Нож лежит на кухне, и у нее нет сил встать с кафеля - а если бы были, не хватило бы смелости. Ей всегда ее не хватает.

А еще на кухонном столе стоит чай - уже наверняка омерзительно холодный - и его надо вылить, и помыть чашку, и поставить ее аккуратно, потому что если и есть то, о чем говорят, так это о том, что надо быть аккуратным.

Слезы на вкус гораздо ярче любого чая. Кровь, думает она, и вполовину не такая. Голова болит. Мир впивается холодом в ноги - вгрызается своей реальностью, от которой не убежать, не сейчас, когда у нее нет сил встать - и скалится ей в лицо: я не убью тебя, нет, только ты можешь это сделать. Слишком трусливая, слишком глупая, никчемная девочка, у которой не хватит духу.

Она умывается, натягивает рукава на холодные мокрые ладони.

И идет на кухню.
Выливать чай.
________________________________________